| Центральная Азия в энергетической стратегии Китая |
 |
 |
| ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРАЗИЯ - ЭНЕРГЕТИКА | |||
| Автор: В.Парамонов, А.Строков | |||
| 21.05.2012 09:45 | |||
|
Важной составляющей энергетической стратегии КНР является долгосрочное закрепление в богатых энергоносителями странах и регионах, в том числе и в Центральной Азии с целью обеспечения гарантий стабильного снабжения национального ТЭК ресурсами извне. Интерес Китая к отраслям ТЭК стран Центральной Азии (ЦА) обозначился еще в середине 90-х годов прошлого века, и с этого времени значение региона в китайской энергетической стратегии поступательно растет. Если в середине-конце 90-х годов проектная активность КНР и китайских компаний в энергетическом сегменте экономик стран ЦА фокусировалась лишь на Казахстане и его нефтегазовой отрасли, то с началом XXI века внимание Пекина стало постепенно распространяться и на другие государства региона, диверсифицируясь и по отраслям ТЭК. Энергетические ресурсы Центральной Азии, представляющие интерес для китайской энергетики, включают нефть, газ и уран. Интерес Китая к нефтяным ресурсам Центральной Азии связан исключительно с Казахстаном, так как только эта страна региона располагает относительно других стран ЦА высокими экспортными возможностями по экспорту нефти. Экспортные возможности Туркменистана крайне незначительны, а остальные государства региона являются нетто-импортерами нефти/нефтепродуктов. Китай находится в жесткой зависимости от импорта нефти, доля которой в энергетическом балансе КНР составляет более 30%. Помимо этого, немалых количеств нефти будет требовать и стремительно развивающаяся химическая промышленность КНР. Уже сегодня Китай импортирует около 50% потребляемой нефти, а в перспективе «нефтяная зависимость», скорее всего, будет только возрастать. Так, по данным министерства природных ресурсов КНР, в 2011 году Китай добыл 194 млн. тонн нефти, а импортировал – 202 млн. тонн. По оценкам Государственного комитета по делам развития и реформ КНР, к 2020 году потребность Китая в нефти составит порядка 560-600 млн. тонн, а зависимость Китая от внешних поставок «черного золота» составит не менее 65%. Это означает, что КНР в 2020 году придется импортировать не менее 365-390 млн. тонн нефти. Учитывая изложенное, Китай предпринимает все более активные усилия в плане закрепления на нефтяных месторождениях во многих странах мира, в том числе и в соседнем Казахстане. Однако экспортные возможности Казахстана в китайском направлении на фоне потребностей экономики Китая все же представляются незначительными, а большая часть казахстанской нефти уже экспортируется в западном направлении. Экспорт нефти в КНР осуществляется по нефтепроводу «Атасу – Алашанькоу», однако до сих пор остается проблема наполняемости нефтепровода. Так, в 2011 году объем экспорта казахстанской нефти в Китай составил чуть более 10 млн. тонн, в то время как пропускная способность данного нефтепровода составляет около 20 млн. тонн в год. При этом сам Казахстан пока не может гарантировать поставку указанного объема нефти. В итоге, нынешние поставки казахстанской нефти в КНР составили около 5% от нефтяного импорта Китая в 2011 году и менее 2% от оценочного объема китайского нефтяного импорта в 2020 году. В дальнейшем роль Казахстана в нефтяных поставках в Китай определятся фактором начала добычи «большой нефти» с шельфовых месторождений казахстанского участка Каспийского моря. Если это произойдет, то активность китайских компаний в Казахстане кардинально возрастет. Кроме того, повысится вероятность конфликта китайских нефтяных интересов с интересами западных стран и западных ТНК. Также нельзя исключать определенного обострения соперничества между КНР и РФ за казахстанскую нефть, но, очевидно и то, что это соперничество не будет в эпицентре борьбы. Впрочем, нельзя полностью исключить и тот вариант, что «большой нефти» на казахстанском шельфе может просто не оказаться. На данную мысль наводит то, что сегодня Китай не спешит вкладывать средства в освоение казахстанского шельфа, а сами сроки поступления на рынок «большой нефти» с казахстанского шельфа (в частности, с месторождения «Кашаган») многократно переносились. Интересы Китая к газовым ресурсам Центральной Азии связаны в основном с Туркменистаном, так как только эта центральноазиатская страна обладает высокими экспортными возможностями и способна экспортировать большую часть добываемого газа. Экспортные возможности Казахстана и Узбекистана по газу невелики, так как большая часть добытого газа приходится на внутреннее потребление. К тому же, «львиная доля» будущего казахстанского и узбекского газового экспорта уже законтрактована российским «Газпромом». В свою очередь, Кыргызстан и Таджикистан не располагают промышленными запасами газа. При этом, важно понимать, что зависимость Китая от импорта газа (в отличие от нефти) невелика. Это связано с тем, что выработка электроэнергии в КНР осуществляется преимущественно на основе угля, доля которого в энергетическом балансе Китая составляет порядка 64%, в то время как доля природного газа не превышает 3%. К тому же, в КНР есть немалые собственные запасы газа, и в рамках программы газоснабжения страны китайское руководство предусматривает кардинальное наращивание объемов добычи собственного газа. Так, по информации представителя Энергетического института при Госкомитете по делам развития и реформ КНР, за период 2000-2011 годы объем добычи газа в Китае увеличился более чем в 3 раза – с 32,5 до 107,5 млрд. кубических метров. Учитывая вышеизложенное, можно предположить, что серьезного дефицита газа Китай в ближайшие годы испытывать, скорее всего, не будет, а импортный газ будет рассматриваться в КНР лишь только в качестве дополнения к собственной добыче. Среднесрочные прогнозы относительно добычи/потребления газа в КНР сильно разнятся. Так, по данным Международного энергетического агентства, прогнозируется, что в 2020 году нетто-импорт газа в Китае будет не больше 30-40 млрд. кубометров, что даже меньше современных экспортных возможностей Туркменистана (около 60 млрд. кубических метров в год). Тем не менее, по ряду оценок китайских экспертов, в 2020 году КНР будет потреблять около 200 млрд. кубических метров газа, в то время как собственная добыча составит порядка 120 млрд. кубических метров. Следовательно, нетто-импорт газа в Китае к этому времени может достигнуть не менее 80 млрд. кубических метров в год. Теоретически, Туркменистан к 2020 году смог бы «покрыть» и эту потребность Китая. В советское время объем добычи газа в Туркменистане превысил 90 млрд. кубических метров, а объем экспорта – свыше 70 млрд. кубических метров (по результатам 1990 года). Реальные же экспортные возможности Туркменистана представляются значительно выше данных показателей, учитывая открытые уже после обретения Туркменистаном независимости газовые месторождения. В постсоветский период Ашгабат еще при покойном С.Ниязове, возлагая большие надежды на открытое в конце 90-х годов гигантское месторождение «Южный Иолотань», планировал к 2020 году добывать примерно 250 млрд. кубических метров газа, а экспортировать – порядка 200 млрд. кубических метров. Даже если допустить, что данные планы чрезмерно оптимистичны, то, по крайней мере, половину от указанных выше объемов добычи/экспорта Туркменистан к 2020 году сможет обеспечить. Тем более, что с 2010 года Туркменистан уже экспортирует газ в КНР. Так, в декабре 2009 года уже введена в строй первая ветка магистрального газопровода «Туркменистан – Китай», а в конце 2011 года введена в строй вторая ветка, в результате чего пропускная способность газопровода возросла до 40 млрд. кубических метров газа в год. Более того, с апреля 2012 года некоторые количества газа по газопроводу Туркменистан – Китай начал экспортировать и Узбекистан. Интересы Китая к урановым ресурсам Центральной Азии связаны в основном с Казахстаном, а в перспективе, возможно, и с Узбекистаном, так как именно в этих центральноазиатских странах сосредоточены практически все запасы урановых руд региона, а также наиболее богатые и рентабельные месторождения урановых руд бывшего СССР. Более того, интерес Китая к центральноазиатскому урану «подогревается» еще и тем, что Казахстан и Узбекистан могут экспортировать 100% «атомного сырья» (так как не располагают атомными электростанциями). Данное обстоятельство имеет для Китая особое значение, учитывая то, что сегодня в КНР реализуется программа форсированного развития атомной энергетики, предполагающая масштабное строительство атомных электростанций. В 2011 году суммарная мощность китайских АЭС составила около 9 млн. кВт, а их доля в электроэнергетической отрасли – порядка 2%. К 2020 году Китай планирует построить 32 АЭС, увеличив мощности атомной электроэнергетики до 40 млн. кВт. При этом доля АЭС в электроэнергетике КНР увеличится до 4%, а к 2030 году Пекин предполагает довести долю АЭС в электроэнергетике до 7%. Однако масштабы собственного производства урана в Китае невелики: в 2011 году добыто чуть более 900 тонн, что обеспечило около 50% внутренних потребностей. Примерно еще такое же количество урана было импортировано в основном из Казахстана. В дальнейшем, по мере наращивания мощностей АЭС, Китаю неизбежно придется увеличивать объемы импорта урана. Так, по оценкам китайских экспертов, к 2020 году потребности Китая в уране достигнут порядка 8 тыс. тонн. *** В целом же, в плане поставок энергоресурсов извне Центральная Азия пока занимает в китайской энергетической стратегии скорее второстепенное место, рассматривается Пекином в качестве хотя и немаловажной, но все же дополнительной возможности по увеличению объемов и диверсификации маршрутов импорта энергоносителей извне. С одной стороны, возможности ЦА по энергетическому экспорту невелики (если не считать высокого потенциала по экспорту урана в долгосрочной перспективе) по сравнению с потребностями китайской экономики. С другой стороны, ЦА имеет крайне выгодное географическое расположение, что гарантирует безопасность и устойчивость поставок энергоресурсов. Как представляется, в этих условиях значение Центральной Азии в энергетической стратегии Китая к Центральной Азии обусловлено рядом причин. Во-первых, ЦА привлекательна для КНР с географической и стратегической точек зрения, принимая во внимание непосредственную близость региона и его расположение внутри Евразийского континента. Данный факт весьма важен для энергетической безопасности Китая, поскольку, не располагая мощными военно-морскими силами, он не может эффективно защищать свои энергетические интересы во многих точках Мирового океана, что делает систему его энергетической безопасности достаточно уязвимой. В противоположность этому, энергетические маршруты из ЦА пока имеют на порядок более высокий уровень безопасности, учитывая факт наличия общих сухопутных границ и достаточно стабильные двусторонние отношения, на сохранении чего во многом и фокусируются основные политико-дипломатические усилия Пекина. Во-вторых, Казахстан, Туркменистан, а также Узбекистан располагают достаточно высокими промышленными запасами нефти и природного газа, которые в перспективе могут быть существенно наращены, что позволяет рассматривать эти государства в качестве альтернативных и дополнительных источников поставок углеводородов. В-третьих, Казахстан и Узбекистан располагают высокими по мировым меркам запасами урановых руд – сырья для производства ядерного топлива, что определяет все более важный и перспективный интерес Китая к региону, особенно учитывая амбициозные планы Пекина по развитию своей атомной энергетики. В-четвертых, Центральная Азия потенциально привлекательна для Китая в качестве будущего стратегически важного транзитного региона в случае транспортировки углеводородов из Ирана и стран Ближнего Востока. Данный транзит вполне может стать достаточно рентабельным и эффективным, так как трубопроводный маршрут через Центральную Азию в несколько раз короче морского и к тому же дешевле. Но главное, скорее всего, заключается в том, что сухопутный транзит энергоносителей через Центральную Азию сделает Китай независимым от контролируемых ВМС США морских маршрутов доставки ближневосточных и иранских углеводородов. Тем более, что в Центральной Азии уже сформирована достаточно развитая система трубопроводных коммуникаций, в том числе в иранском направлении. В-пятых, в сфере гидроэнергетики теоретический интерес для КНР представляют Кыргызстан и Таджикистан. Однако на практике и, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, масштабное освоение гидроэнергоресурсов этих двух стран маловероятно, так как блокируется нерешенностью крайне болезненной для региона водно-энергетической проблемы. Намерения Кыргызстана и Таджикистана, где формируется свыше 90% водных ресурсов региона, относительно строительства крупных ГЭС все более остро конфликтуют с интересами Узбекистана, а также в какой-то степени Туркменистана и Казахстана, которые являются основными потребителями воды. Как представляется, в условиях фрагментации экономического и политического пространства ЦА водно-энергетическая проблема не будет решена. Поэтому Китай не спешит участвовать в крупных гидроэнергетических проектах на территории региона, тем более, что данные проекты являются затратными и малоприбыльными в краткосрочной перспективе. К тому же, в Пекине понимают, что вне зависимости от того, будет ли Китай участвовать в строительстве центральноазиатских ГЭС, именно СУАР КНР будет оставаться наиболее близким и реальным для Кыргызстана и Таджикистана рынком сбыта электроэнергии. Поэтому Китаю объективно выгоднее пока занимать выжидательную позицию, предпочитая предоставить странам ЦА и их основному политическому партнеру – России право самим «распутывать клубок» региональных водно-энергетических противоречий. Тем не менее, необходимо особо отметить, что тот, кто в будущем будет контролировать гидроэнергетику Кыргызстана и Таджикистана, тот, по сути, будет не только контролировать магистральные направления развития этих стран (включая добычу и переработку минеральных ресурсов), но и более того – иметь рычаги влияния на весь регион. Поэтому нельзя исключать вероятности китайской активности в плане установления контроля над крупной гидроэнергетикой Кыргызстана и Таджикистана в долгосрочной перспективе. В итоге, учитывая то, что государства Центральной Азии не относятся к крупнейшим мировым производителям энергоносителей (исключением являются запасы урановых руд в Казахстане, которые, по различным оценкам составляют от 15 до 22% от общемировых запасов) то и в дальнейшем будут рассматриваться Пекином лишь в качестве вспомогательных и резервных внешних поставщиков энергоресурсов в КНР. Основное внимание Китая в энергетическом сегменте Центральной Азии сфокусируется, прежде всего, на нефтегазовых отраслях Казахстана и Туркменистана, а также на атомной отрасли Казахстана. Присутствие Китая в отраслях ТЭК других стран региона будет связано, скорее не с энергетическими потребностями КНР, а с повышением возможностей Пекина в плане продвижения своих экономических и политических интересов в данных странах. Примечание: материал подготовлен в рамках совместного проекта с интернет-журналом «Время Востока» (Кыргызстан), http://www.easttime.ru/. Похожие материалы:
|
Энергетическая стратегия Китая – составная часть национальной стратегии в сферах внутренней и внешней политики, нацеленная на экономическое и военно-политическое усиление страны. Функции китайского топливно-энергетического комплекса (ТЭК) строго подчинены целям эффективного обеспечения всех сегментов национальной экономики, поддержания высокой динамики социально-экономического, в том числе промышленно-инновационного развития. Основными направлениями энергетической стратегии Китая являются следующие: 1) расширение сырьевой базы национального ТЭК; 2) технологическая модернизация отраслей ТЭК; 3) диверсификация национальной энергетики по направлениям максимально эффективного использования всех видов энергоресурсов; 4) увеличение объемов импорта энергоресурсов извне и диверсификация маршрутов их поставок. При этом для КНР характерна активная роль государства по продвижению национальных энергетических интересов за рубежом.
Мы в Моем Мире 
